«Для росіян завоювання території – це як національний оргазм!» Захищатися можно лише зі зброєю в руках, слів замало

ДЕНЬ ДВАДЦАТЬДЕВЯТЫЙ

Вот и прошел месяц войны.

Февраль в этом году был короткий, високосный, и потому сегодня, 24 марта вроде как первый эдакий юбилей. А дней всего-то прошло 29. Но вроде как месяц. Какая-то путаница со сроками и временем вообще.

Интересный был месяц. Вмещающий для себя годы - и по личным впечатлениям вовлеченных в процесс людей,  и по масштабам всеобщих изменений. А для десятков тысяч он вообще стал последним.

А, казалось, еще месяц или два назад ничего не предвещало… Но нет, конечно же, предвещало, но так, как слегка побаливает внизу живота перед острой фазой гнойного аппендицита. Кишечник уже воспален, но нормальная жизнь еще продолжается. И можно как-бы не обращать внимания на легкие колики. Так было два месяца назад, но уверял себя, что все обойдется.

Забавно вспоминать то 24 февраля. Я, например, все утро обзванивал тех людей, с которыми у меня были запланированы деловые мероприятия. Я по инерции занимался еще мирными, довоенными делами, у меня были четкие планы на тот день, и я намеривался их исполнить. Например, доделать музыкальное сопровождение недавно записанного подкаста (о чем подкаст? о чем-то глубоко мирном и культурологическом, чуть ли не этюды по кулинарной истории, что-то уже в далеком прошлом). Звукорежиссер сказал мне, что не может этим заняться – он за рулем и уже в 100 километрах от Киева. Да и вряд ли в ближайшие дни сможет. Да и вообще, может стоит немного отложить этот мой проектик?

Многие из украинцев живут сейчас методами отсчета дней, при котором используется и календарная дата, и текущий день войны. «А, это же, кажется, на 8-й день было» - так мы сейчас часто говорим. Знакомый вспоминает свой «5-й день», когда он, 52-летний фотограф, со свои охотничьим «зауэром» впервые провел ночь под Киевом, в отряде самообороны. «Тогда я понял первое правило пехоты на войне – не попасть под дружественный огонь. То есть чтоб тебя свои же не застрелили.» Когда сидишь ночью в канаве, а непонятно где вокруг сидят такие же, и все ждут врагов (которых никто еще вживую не видел), и в кустах вокруг то тут, то там вспыхивают неясные огоньки, а командир, приползающий и уползающий, сам ничего толком не знает, то можно сдуру и кого-то из своих подстрелить. Или тебя кто-нибудь подстрелит, из своих же.

У многих появились свои личные поворотные дни. Например: «Это когда мы во Львов приехали» (мать с 8-летним сыном, беженка). Или: «Это когда город обстреливать начали, через день» (жительница Харькова). «В тот день, когда в наш офис снаряд попал, все документы сгорели» (житель Харькова). Я вот помню 4-й день, когда пропала связь с моим другом из Мариуполя. Связи нет до сих пор. Что с ним? Но что происходит с Мариуполем я в общих чертах знаю, новости смотрю.

Да, вот еще что может произойти за месяц:  может быть уничтожен город. До меня это дошло в тот момент, когда я смотрел видео из Мариуполя и вдруг в один из моментов (показывали руины, руины, дымящиеся дома, трупы) в кадр попала раскуроченная витрина, а перед ней – рекламный стенд. И я узнал их – и эту витрину, и этот стенд. «Это же на углу этой самой… как ее…» начал вспоминать я. Но в моих воспоминаниях та мариупольская улица совсем другая! Она была какая-то разноцветная, живая. В моих воспоминаниях по ней люди ходят. Уничтоженный город не совсем на себя похож. Возвращаясь в разбомбленный город можно прийти на свою родную улицу и не понять, где же стоял твой дом – я читал это когда-то в чьих-то воспоминаниях.

Но ведь сейчас, ретроспективно прокручивая события назад, отлично вспоминаешь, как начали пульсировать первые спазмы этого сейчас прорвавшегося нарыва, эти всполохи сегодняшних взрывов – сначала вдалеке, потом все ближе и ближе. Мне, крымскому жителю, многое из происходившего еще 15 лет назад было, так сказать, чувствительнее, чем многим другим. Вспоминается сцена, где мой друг через месяц после нападения России на Грузию кричал немецким приятелям в симферопольском кафе: «Вы не понимаете! Для русских захват территории – это национальный оргазм!» Его успокаивали и говорили, что слишком уж он горячится, а Крыму ничего не угрожает.

Вспоминается еще одна сцена, - в один из первых дней после появления российских солдат в том же Симферополе. Тогда французская журналистка поставила передо мной вопрос ребром: «Вы готовы взять в руки оружие?» Я промямлил что-то в том духе, что это не наши методы. А потом все-таки оружие брал – когда убедился, что часто куда надежнее попросту принудить своего врага не нападать на тебя и твою страну – принудить к этому грубой силой, не останавливаясь перед его убийством. Оказалось, что это надежнее, чем обращаться словами к его разуму и совести. Это попросту единственный метод, который они нам оставляют.

А вот воспоминание хронологически более близкое, буквально лет 7 назад: мы с моим товарищем приехали в Киев из войны в отпуск, и он все не мог успокоится: «Посмотри на них (указывает он на мирных киевлян) – для них войны нет!» Особенно его злили спортсмены в тренажерных залах, которых он мечтал использовать в своем взводе для переноски минометов. «Ничего, они еще хлебнут!», пророчествовал он. И это пророчество сбылось, киевляне хлебнули войны.  

А еще мне вспоминается фраза, которую я прочитал подростков, осваивая родительскую библиотеку. «Желать войны могут только негодяи, но если ты уж ввязался в войну, то остается лишь одно - побеждать». Эта мысль тогда еще неизвестного мне писателя Хемингуэя словно приоткрыла мне двери во взрослый мир. Сейчас часто вспоминается. А книга эта до сих пор стоит в том шкафу в моем доме в Симферополе. Как ни странно, в этот прошедший месяц у меня появилась надежда, что я еще увижу и этот дом, и этот город.