Вибух не так чутний (хоча його дуже добре чути!), як він відчувається - по всьому тілу, шкірі та животу

КИЕВ, ДЕНЬ ДВАДЦАТЬВТОРОЙ

Позавчера, перед рассветом, я проснулся от звука мощного взрыва, вернее, нескольких, одного за другим – спросонья не удалось посчитать, скольких именно. На грани сна и яви трудно считать, сколько взрывов слышишь – сон и действительность несколько путаются.

Как сейчас говорят киевляне – «гупнуло». Это означает что-то среднее между взрывом и хлопком, и оно точнее, чем русское «взрыв». Гупало в то утро хорошо так, аж двойные пластиковые окна моей квартиры дрожали.

Нужно заметить, что недалекий разрыв снаряда не столько слышен (хоть и очень хорошо слышен!), сколько чувствуется – всем телом, всей кожей и желудком. Это мощное и очень резкое увеличение давления воздуха – и все твое существо это ощущает. Оно вбирает в себя остатки взрывной волны.

Как потом оказалось – по официальным сообщениям - , в тот момент разорвался некий «боеприпас» на Лукьяновке, вблизи станции метро. Был атакован корпус оружейного завода. Жертв вроде бы нет.

И, как можно понять, в тот же момент было еще несколько разрывов – в других местах.

По прямой от моего дома до этого места – почти 3 километра. Но ослабевшие импульсы были такие, что дребезжали окна.

Что за «боеприпасы»? Ракеты, наверное. А может быть – авиационные бомбы.

Сегодня я там, на Лукьяновке, побывал – это был первое посещение места прилета мощного «боеприпаса». Обстрелы Киева, почти ежедневные, случаются во всех концах города, но ближе к окраинам его; кроме того, чаще всего на дома падают обломки сбитых на подлете ракет, разрушения от них сравнительно невелики. Бывают всякие исключения – так, недавно один снаряд из танка попал в квартиру на верхнем этаже многоэтажки, но это был, судя по всему, каприз какого-то российского танкиста, это был не полноценный обстрел. А как-то раз взорвали заминированную машину.

И я, живущий в центральных кварталах, ни одного места попадания российской ракеты или бомбы еще не видел. Из-за транспортных ограничений за пределами центральных кварталов я и не бываю почти.

…Дело еще и в том, что я станцию метро «Лукьяновскую» знаю вполне хорошо. Одно время я жил неподалеку от нее и постоянно ею пользовался. Еще я пользовался «МакДональдсом», который соседствует с входом, а так же одноименным «Лукьяновским» рынком, где покупал всякую зелень и соленые огурцы. Это всегда было довольно оживленные место: метро, рынок, трехэтажный торговый центр, трамвайная остановка, троллейбусная линия. Уличные кофейни и грузинские пироги. Сейчас это все в обломках бетона, стекла, каких-то досок и мятого железа.

Окна и двери входа в метро разбиты, витрины магазинов вокруг тоже, двери качаются на сорванных петлях. Крыши ларьков на рынке сорваны или покорежены. Само здание – длинный пятиэтажный дом – с выбитыми окнами, на крыше видно место попадания – словно с дома в этом месте содрали скальп.

Я попытался разглядеть, что стало с одним из помещений на первом этаже, но ничего разобрать не смог – покореженные оконные рамы, внутри разруха и темнота. В том помещении 2 года назад работала нотариус, - деловая такая женщина, – которую я посещал по одному юридическому вопросу.

Стоящий рядом офисный центр – этажей 25 сплошного стеклянного фасада – выглядит так, будто в него выстрелили из гигантского дробовика. Стеклянный фасад не выдержал воздушного импульса – взрывной волны.

Смотришь на это и думаешь «Ну, ладно – это все произошло ночью почти, когда вокруг никого не было. А если бы днем, как вот сейчас?» Людей хоть и немного, но на двести метров в окружности несколько сотен будет. Момент под утро был выбран в расчете на предутреннюю сонливость дежурных противовоздушных расчетов – и это единственная причина, по которой обстрел был проведен в такое время. Но ничего не мешает россиянам проводить их и в середине дня, да и вообще когда захотят.

Диковато было все это видеть, особенно когда в сознании закреплен образ этого места в его нормальном состоянии – с толчеёй перед входом в метро, многолюдной остановкой троллейбусов, с горящими и мелькающими рекламными панелями.

Диковато. В 3-х минутах ходьбы оттуда стоит школа, в которой учился мой сын. После окончания уроков мы встречались с ним и заглядывали в упомянутый уже «МакДональдс». Садились перед большими его окнами (сейчас выбитыми) и смотрели на улицу, - которой предуготована была случившаяся позавчера катастрофа. Странно это – когда в голове должны совмещаться образы прошлой мирной жизни и наступившей военной действительности.

И эта наступившая действительность представлена на Лукьяновке широко и выразительно. Укрепленные лабиринты из бетонных блоков, пулеметные гнезда, противотанковые ежи из рельсов. Военные, проверяющие немногочисленные машины. Грузовики рабочих, пытающихся что-то делать с разрушениями. И прохожие, киевляне, за последние дни уже привыкшие к этому виду или еще с удивлением рассматривающие то, что происходит с домом, в который попал российский боеприпас.

А до Крещатика и Майдана отсюда минут 30 неторопливой ходьбы. А немного дальше за ними – Банковая, Верховная Рада и правительственные кварталы. Блокпосты, пункты укреплений и солдаты окружают их, эдакими радиальными кругами, как некую цитадель. Киев холмист, и руководящий центр всей страны и всего сопротивления находится на одном из таких холмов.

В смущенном состоянии направлялся я домой со своей экскурсии, но некоторый эпизод меня немного развеял. Как оказалось, один из молодежных клубов – он как раз находился на моем пути – превращен сейчас в штаб территориальной обороны. На устаревших уже афишах сообщалось, что в апреле там должны выступать легенды британского электропопа (будь все по-другому – обязательно бы сходил!) и новое открытие украинского технофолка (не знаю,.. не знаю…). Теробороновцы, скопившиеся перед входом, состояли, похоже, из персонала и завсегдатаев заведения – разноцветные волосы, дизайнерские кроссовки. Но с отличительными лентами на рукаве. Автомат был, похоже, один на всех – были они, наверное, не штурмовики, а разведывательно-оперативные группы. Это нужно было запечатлеть, но парень с копной разноцветных косичек мне с неожиданной суровостью сказал: «Нет! Никаких фото!» Вот так. Паблисити, жажда популярности и дешевая реклама с военными обязанностями несовместимы, - понял я.