Це вічна тріада, що повторюється: Гітлери, концтабори та розумні «прості люди»

КИЕВ, ДЕНЬ ДВАДЦАТЬПЕРВЫЙ

Сегодня «комендантский день» - никуда выходить нельзя, все сидят по домам. Когда вчера стало это известно, ломали голову – с чего бы? Россияне собираются устроить массированный обстрел? Диверсанты нам что-то задумали? С утра чувствовалось, что день будет необычным.

Такое настроение ширилось и с репликах знакомых. «Может, двинулись наши на Бучу и Гостомель?» - спрашивает один по телефону. «Боюсь сглазить, но похоже, преодолели мы экватор» - пишет другой.

Выходя на балкон, с удовлетворением слышишь непрекращающуюся канонаду, как кажется, с северо-западных окраин. Кажется, что не прекращается она весь день, прямо с утра. И радует шум далеких вертолетов. А сирены воздушной тревоги ни одной не было.

Но близкие к военным источники держат интригу, обещая новости «скоро и при том очень интересные».

Настроение все более улучшается и застывает на границе с бесконтрольной эйфорией.

Все последние дни киевляне слышат: «российские войска деморализованы, несут огромные потери… мерзнут, голодают, дефицит солярки и снарядов, запасы пополнить не могут… да еще реки разлились так, что леса и поля превратились в болота». Западные наблюдатели констатируют «Они выдохлись». Самолеты сбиваются регулярно, господства в воздухе россияне не получили. Украинская пехота уничтожает отбившиеся фланговые мелкие группировки, с фронта технику жгут гранатометами, артиллерия накрывает колонны, а с воздуха расстреливают танки с беспилотников, руководя этим процессом в теплом штабе по планшету.

Солдаты, заезжающие в Киев с передовой, рвутся вперед и мечтают поймать Кадырова, который по слухам где-то в окрестностях – сам с такими встречался.

Так может быть, уже стоит показать не только эффективную оборону, но и сокрушительное наступление? Где же он, экватор?

И тут еще некий замечательный поэт вешает на своей странице прямо сегодня написанное стихотворение, - а в нем такие строки:

«Но зуб зашатался. И бреши зияют по флангам,

И в центре проклятой шеренги каверны пустуют,

Уже в оба уха Кассандра и Ванга,

Мне страшные строки, мне строки надежды диктуют».

Это настраивает и меня на лирический лад. Я начинаю вспоминать отрывки и сюжеты из прочитанных когда-то произведений.

Такой, например. Аркадий Аверченко описывает разговор с шестилетней девочкой, время действия – Гражданская война в России. «Ты что, не слышишь совсем? Это же не трехдюймовки, это фронтовые пушки работают. А вот – пулемет затрещал, характерно очень. Это он всегда днем в три часа начинает» - говорит девочка, прислушиваясь к звукам недалекого боя. «Откуда ты все это знаешь?» – спрашивает писатель. «Поживи с мое, еще не такое знать будешь». Девочка с родителями бежит из Петербурга в Одессу, но застряли в каком-то украинском городке.

Или другое, Хемингуэй. «Я садился в парке перед госпиталем и с интересом читал сухие военные сводки, встречал названия знакомых поселков и думал, как хорошо будет взять в руки книги с подробными описанием боев и точными картами».

Или вот еще, Сименон: «Я вдруг утратил корни… и превратился в одного из миллионов людей, которых высшие силы швыряют всюду, куда и как им заблагорассудится. Я больше не был связан ни со своим домом, ни со своими привычками. И буквально как бы совершил прыжок в пространство».

Я Сименона очень люблю, и даже сделал из него когда-то выписки.

«Мы вдруг впервые поняли, что отличаемся от других людей, что мы – беженцы. Мы довольно быстро стали реагировать на все почти одинаково».

А вот:

«Страница была перевернута. Одна эпоха минула, в этом никто не сомневался, но что придет за ней – никто не знал».

Как точно сформулировано! А вот:

«Мы все заранее составили себе довольно страшное представление о войне, о вторжении, и вот теперь, когда она настигла нас, мы увидели, что все идет не так, как мы предполагали. Но это было лишь начало».

И еще постоянно вспоминается авторское отступление в «Войне и мире»: «И этот многочисленный и самоуверенный захватчик дрогнул и согнулся, когда почувствовал на себе длань более крепкого духом противника». (Цитирую по памяти).

А еще вспоминаются сюжеты советских писателей-фронтовиков, из тех, которым удавалось отобразить ужас войны и гротескные проявления человеческой натуры.

Такой например: баржа, которая доставляет в госпиталь раненных по реке, в одном из мест постоянно расстреливается пулеметами с берега. Ее латают, а потом отправляют в обратный рейс. А потом ее опять расстреливают, именно тогда, когда в ней раненные. И всегда эти рейсы и этих раненых сопровождает одна и та же женщина врач.

С чего мне вдруг вспоминаются этот сюжет? Новости из Мариуполя и Волновахи слишком много читаю, наверное.

И последний сюжет, очень навязчивый для меня все последние годы:

Советские солдаты в 45-м останавливаются в небольшом немецком хуторе - май, победа, замечательная весенняя погода. Хозяева хутора, семья, добродушные, но настороженные крестьяне, крепкие хозяева, все время говорят, что они «люди простые», хозяйственные, никуда не совались, а во всем Гитлер виноват, и им он тоже был очень неудобен. Нервничают, что в связи с военными событиями не успеют как следует прополоть буряки. А потом выясняется, что свои поля с буряками они удобряли пеплом, который возили из крематория близлежащего концлагеря. Об этом сообщил герою повествования один из узников оттуда, который был батраком у этих хозяев.

Вот мне и думается - какая это вечная, повторяющаяся триада: гитлеры, концлагеря и сметливые «простые люди».