Ніхто не знає, як це вийде. Киянам залишається тільки чекати, робити те, що потрібно, і набратися терпіння

КИЕВ, ДЕНЬ СЕМНАДЦАТЫЙ

Наш мэр Клычко сообщил, что число киевлян сейчас составляет 2 миллиона, то есть в 2 раза меньше того, что было до войны. Полгорода уехало, эвакуировалось. Думаю, больше, чем в 2 раза: Клычко не считал провинциалов, тех, кто приезжал в Киев на временные работы. Раньше могло показаться, что их чуть ли не каждый четвертый.

То есть сейчас улицы почти пустые – даже центральные бульвары и проспекты. Машины ездят редко, переходи проезжую часть в любом месте. И переходим.

А еще – уехали почти все дети. Их родители увезли. Понял это после 2-х часовой пробежки по делам: чувствовал какую-то странность, но не мог понять, какую именно. Киев сейчас странный, и очень, но был в этой странности еще какой-то совсем уж пугающий оттенок. Наконец я догадался, - нет детей, ни одного за все время не встретил.

И это Киев, где в каждом сквере этих детей, этих мамаш всегда были целые армии. А где эти хулиганы, которые набивали карманы конфетами в супермаркетах? А где школьницы, хохочущие в автобусе? Их нет, а если и едут сейчас в автобусе, то не хохочут. И школы не работают.

Ходил сегодня по городу и отмечал эти странности. Витрины пустых магазинов почти все освещены. Часто и внутренности тоже – сумки там лежат, на манекенах пиджаки и платья. Забыли отключить освещение, а с Нового года проплатили на месяцы вперед, вот и светится? Или бояться воров, и потому хотят, что бы их было сразу с улицы видно? И большие фасадные рекламы горят, мерцают. По вечерам мерцают в темноте эти рекламы ноутбуков и шоколада, а на улице ни души. И на огромном фасаде одно-два окошка горят, не больше, остальные темны

Странно сейчас выглядит все эта рекламы, они как следы сгинувшей цивилизации. «Аргентинська мармурова яловичина! З асьенди до столу!» *) - призывает знойная красавица, смотришь сейчас на нее и думаешь: «О чем это?» Из другой какой-то жизни – все эти призывы к новым впечатлениям, эти стимулирования тщеславий. Покинутые и ненужные, вот они стали какими – и красавицы, и рекламные красавцы, и всякие-разные «креативные решения донесения маркетингового месседжа».

Увидел работающий магазин корма для животных, и подумал: «А сколько их сейчас работает от довоенного количества? Наверное, 1 из тысячи». Промелькнуло такси: «А этих из тысячи штуки 3, не меньше. Ожили».

И киевляне, в большинстве своем люди очень вежливые и спокойные, подобно британским офицерам из повестей Моэма, в необычной ситуации стали только тверже придерживаться своих привычек. На пустом на три квартала вокруг перекрестке единственная машина терпеливо ждет красного света и только потом едет. Охранники стали добродушны даже с перебором. Все, кажется, только и ждут, чтобы пожелать друг другу «Гарного дня» **).

Употребление в русском языке слова «сочувствие» предполагает определенную ноту жалости к объекту этой эмоции. «Я тебе сочувствую!» - мол, ты несчастен, и я это понимаю. Но есть такое сочувствие, в котором нет жаления, когда ее объект не несчастен и не просит помощи, когда ты просто понимаешь, что у него на душе. Такими и стали киевляне в эти дни – все понимают друг друга без особых слов, понимают в главном и общем: враг у ворот, все надолго, чем кончится – неизвестно. Стоишь в очереди за сигаретами, видишь парня рядом и заранее знаешь о нем примерно такие факты, с незначительными вариациями: жена с ребенком во Львове (или Черновцах, или Польше), или ребенок у бабушки в селе, а жена дома сидит, или нет жены и ребенка, но есть мама в Сумской области, где-нибудь поближе к местам боевых действий, а может, его родители живут на северо-западной окраине, где окна дребезжат от недалеких взрывов, а может, совсем напротив, его мама сейчас в Борисполе, к которому вплотную подошли россияне, а может в Борисполе не мама, а родная сестра. И у женщины с сумками, которая выбирает сыр, что-то наподобие, - только у нее не один ребенок, а два, и мужа нет, в разводе. И младшая дочь у подруги в Виннице, а старший в теробороне. И из-за него она никуда из Киева не уезжает.

Такие они сейчас, киевляне – с глазами усталыми, спокойными, наполненными терпением. Они сейчас, в тихой очереди в магазине, напоминают ждущих у дверей операционной родственников пациента, того, который там внутри. Длится все уже долго, очень долго, что необходимо – делается и сделано уже, нужно ждать, чем закончится – неизвестно. Может и самым худшим. Может быть, самым худшим закончится все и для города, для их Киева. Остаётся ждать, делать что нужно и быть терпеливыми.

*) «Аргентинская мраморная говядина! С асьенды к столу!»

**) «Хорошего дня!»